На суде Владиславу Петрову прокурор предъявил двенадцать эпизодов, в том числе разбойные нападения и мокрые дела, но бандит через своих друзей, оставшихся на воле, нанял трех лучших в городе адвокатов. В итоге удалось доказать лишь один эпизод. Циклоп, возвращаясь с вечеринки, остановил машину возле коммерческого павильона «24 часа», хотел выйти и купить пива, когда раздались пистолетные выстрелы. Он упал на пассажирское сидение, сделав вид, что убит, вытащил из-под кресла пистолет и ответным огнем через лобовое стекло уложил двух нападавших. Расстреляв всю обойму, вышел из машины, хотел убедиться, что киллеры мертвы, но увидел человека в телефонной будке. Это был восемнадцатилетний парнишка, студент первокурсник, звонивший родителям, предупредить, что задерживается, потому что долго нет автобуса.
Циклоп, слишком пьяный и возбужденный, решил, что парень звонит в милицию. Не долго думая, достал из багажника «Опеля» помповое ружье шестнадцатого калибра и трижды выстрелил. Картечь разнесла телефонную будку. Петрову светило пожизненное заключение, но адвокаты, завалив судебные инстанции протестами и апелляциями, добились двенадцати лет строгача. Жена Петрова развелась с ним, когда муж еще не добрался до пересыльной тюрьмы, оставила себе все имущество, загородный дом, три квартиры в Волгограде и одну в Москве. Из близких родственников у Циклопа остается родная сестра и племянник, великовозрастный дебил, которого этим летом арестовали за вооруженное ограбление двух работяг.
– Я работаю в этой системе без малого десять лет, – сказал на прощание Томшин. – На моей памяти такое впервые. Ну, когда ваше серьезное ведомство интересуется уголовным отребьем.
– Меня интересует не сам Циклоп, только его связи, – коротко ответил Колчин. – Дружки на воле.
– Заключенный Петров Владислав Николаевич номер тридцать шесть дробь четырнадцать, осужденный по статьям…
На пороге комнаты свиданий стоял двухметровый верзила в черной казенной курточке и штанах не по росту, едва прикрывавших лодыжки. В пудовых кулаках он мял пидарку с длинным козырьком. Целый глаз смотрел на мир со злым прищуром, левый стеклянный глаз напоминал светлую пуговицу от пальто.
– Садись.
Колчин раздраженно махнул рукой, словно отгонял назойливую муху. И, дождавшись, когда Циклоп устроится на табуретке, встал и развернул перед его носом удостоверение следователя Генеральной прокуратуры.
– Хорошая фотография, – одобрил Циклоп, не проявив ни страха, ни любопытства.
– Тут, на зоне, не уважают мокрушников вроде тебя, – Колчин бросил на стол коробок спичек и раскрытую пачку «Явы». – Зоны живут по старым воровским понятиям. И тебе, бандиту новой волны, тут не сладко. Глаз ты уже потерял. Возможно, скоро и голову в сортире утопят.
Стеклянный глаз Циклопа, оставался широко открытым. Века целого глаза подергивались от тика. Казалось, он кривляется, строит рожи, ради хохмы хочет рассердить, вывезти из себя прокурора.
– Класть я хотел на все их понятия. Я в авторитете, потому что не подставляю задницы и не держу член, когда кончает кто-то из паханов.
– Все равно хреноватая жизнь, – продолжил Колчин. – Норму в столярном цехе ты не тянешь, на ларек денег нет. А прежние дружки, Гребнев, например, о тебе давно забыли, даже посылки с грошовой махоркой ни разу не прислали.
– Значит, он еще жив?
– Он стал нашей головной болью. Но к Гребневу мы еще вернемся. Я говорю, что с воли никто кроме сестры Ларисы тебя не греет. Но ты же знаешь, что она одинокая женщина. Развелась со своим алкашом три года назад, с тех пор вламывает на двух работах. Вырастила сына Сережку. Те передачки, которые она тебе присылает… Короче, деньги на нее с неба не валятся.
– Мы с Тонькой свои люди. Сочтемся. А вы не давите на слезные железы инвалида.
– Я бы мог кое-что сделать для тебя.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Циклоп.
– Мне нужна кое-какая информация. Так, мелочи прежней жизни. Я не верю, что всю вашу волгоградскую команду отстреляли. Кто-то кроме Гребнева наверняка остался на воле. Собственно, о нем самом нам мало что известно. Я задам тебя два десятка вопросов и угощу настоящим кофе, у меня его полный термос. Нас интересует все, что ты сможешь вспомнить. Контакты, дружки, женщины… А я в свою очередь…
Колчин достал из сумки бумагу и ручку. Поставил на стол термос и пару пластиковых стаканчиков. Циклоп облизнулся и сглотнул слюну.
– Начальник, я не ссучился. И друзей за пайку хлеба или чашку кофе не закладываю. Мне в этой роскоши до звонка париться, – Циклоп обвел взглядом убогий крысятник с решетками на окнах и часто заморгал глазом. – Пересуда не будет, по закону не положено. Срок не скостят, потому что сижу я по мокрой статье. В другую колонию не прошусь. Так что, от вас, начальник, мне ничего не нужно.
– Не спеши отказываться, – покачал головой Колчин. – Авось, переведут с общих работ на хлеборезку, в библиотеку или санитаром в медсанчасть. Хочешь, на месяц положим тебя в больницу на обследование. Будешь пить кисель, листать газетки и бока пролеживать на чистой койке. А?
– Сегодня не базарный день. Мне до лампочки должности лагерных придурков, все эти хлеборезки и медсанчасть, – процедил сквозь зубы Циклоп. – Если уж мне суждено тут сдохнуть, сдохну на общих работах.
– Подыхай, – разрешил Колчин. – Это легче всего. Кстати, насчет сестры. Я тут навел справки в администрации у вашего заместителя начальника по режиму. Он говорит, что в нынешнем году тебе пришли от нее шесть писем. Три месяца назад, когда ты не сачковал на работе, получил разрешение сделать один телефонный звонок. Что-то вроде премии. Ты позвонил сестре. И очень расстроился после того разговора. Догадываюсь, о чем была беседа. Твой племянник Сережа вместе с приятелем избили двух подвыпивших мужиков и, угрожая ножам, обчистили их до нитки и пропил деньги в ту же ночь. Телесные повреждения средней тяжести, разбой в составе группы… Колчин замолчал. Циклоп ученый человек и прекрасно знает, сколько лет напаяют парню за такие дела. – Ну и что? – спросил он. – Вчера твоего племянника выпустили из Матросской Тишины под подписку, – Колчин положил на стол мобильный телефон. – Потерпевшие хотят забрать свои заявления. Они пояснят, что сами спровоцировали нападение подростков, нецензурно оскорбляли их, угрожали и так далее. Никакого суда над твоим племянником не будет. Все спустим на тормозах. Сейчас я наберу номер, ты поговоришь с сестрой и Сергеем. Убедишься, что мои слова не туфта. Парень дома. – Дома? – переспросил Циклоп. – Но я запросто все переиграю. Отберем подписку, Сережу засунем обратно в камеру, а заявления потерпевших останутся у следователя под сукном. Собственно, дело уже можно передавать в суд. Ну, теперь твой ход. – Набирайте номер, начальник. Я хочу поговорить с Ларисой.